https://openrussia.org/post/view/3772/). Я искренне сочувствуют своим коллегам и надеюсь на то, что эта статья, а также другие статьи сайта mobbingu.net помогут им преодолеть эмоциональные последствия боссинга и моббинга." /> Если вузовский моббинг существует, значит это кому-то нужно? - МОББИНГУ.НЕТ

Если вузовский моббинг существует, значит это кому-то нужно?

09.04.2015
Дарья Невская
доктор филологии (Dr.Philol.), автор идеи создания сайта
Оцените статью
(Голосов: 2, Рейтинг: 3.35)
Поделитесь в соцсетях

Тема вузовского моббинга стучит  в моем сердце как пепел Клааса. На этот раз волна увольнений накрыла СПбГУ (см. https://openrussia.org/post/view/3772/). Я искренне сочувствуют своим коллегам и надеюсь на то, что эта статья, а также другие статьи сайта mobbingu.net помогут им преодолеть эмоциональные последствия боссинга и моббинга.

Совершенно очевидно, что моббинг нельзя рассматривать в отрыве от политического и социально-экономического контекстов, которые способствуют тому,  чтобы ранее невозможное стало возможным  — преподаватели университета в середине учебного года (!) лишились работы. Механизм репрессий и признаки гонений стары как мир (см. Рене Жерар «Козел отпущения»), но условия и причины для их осуществления, при всей их очевидной стереотипности, могут варьироваться. Остановлюсь подробнее на стандартных/вневременных условиях и причинах вузовского моббинга, обращу внимание на специфические черты современной ситуации с вузовским моббингом в России и вряд ли мне удастся пройти мимо исторических аналогий.

Как яблочко от яблоньки, так и моббинг от боссинга

Совершенно очевидно, что уважаемых преподавателей  уволили по разным мотивам. Мотивы  могли быть как реальными, так и надуманными, но все они служили одной задаче – освободить преподавателей от работы. Психолог, консультант сайта Татьяна Лапшина  так объяснила возникновение моббинга в вузе: «Я сталкивалась с полной неспособностью что-либо сделать с нанятым работником в ситуации нарушения им негласных правил до истечения контракта. Подозреваю, что подобное сочетание большой ответственности при низких административных возможностях может приводить заведующих и деканов к поддержке моббинга». Это предположение было абсолютно верным до недавнего времени. Объясню, почему.

В советские и постсоветские времена заведующему кафедры/отделение для того, чтобы «избавиться» от нерадивого/немолодого/нелояльного подчиненного, действительно, необходимо было задействовать «энергию масс», а именно инициировать моббинг в коллективе в момент прохождения неугодного коллеги через процедуру выборов, апогеем которых становилось голосование на заседании кафедры. Руководителю оставалось только дождаться очередных выборов, чтобы освободить коллектив от «балласта». Долгие годы кафедральный моббинг, осложненный конкурсом, оставался чуть ли не единственным репрессивным механизмом в вузе. Руководитель, в чьих интересах проводился моббинг, как правило, устранялся, уступая арену боя своим подчиненным, так как ему было не выгодно «светиться» в этом акте травли по разным причинам, среди которых страх обрушить свою репутацию не значился  в числе первых. Обозначу несколько предпосылок для «вызревания» моббинга из боссинга (подробней о вузовском моббинге см. Психологический террор (моббинг) на кафедре как форма профессиональных деструкций).

1.Руководитель, уверовавший в свою безнаказанность или несменяемость (выгоден начальству, удобен виктимному «большинству»), как правило, начинает самозабвенно интриговать, передвигать «пешки»-сотрудников на шахматной доске, так как прекрасно понимает: чем дольше он на своем посту, тем больше недовольных и потенциальных конкурентов возникает в его коллективе. Усугубляющим обстоятельством можно считать давление «сверху», которое испытывает руководитель любого масштаба.

2.Непрозрачный характер профессиональной и финансовой деятельности организации. Информация о том, как все происходит на кафедре/на факультете – как назначаются на должности люди, как платятся премии, кто и почему чаще других ездит в командировку или на стажировку, как начисляется зарплата и «бонусы» — это секретная информация. Ее владеет начальник и иногда те, «которые равнее других». «Сакральное знание» и намертво приколоченный к голове нимб дают руководителю неотъемлемое право распоряжаться судьбами людей.

3.Отсутствие отлаженной системы кадрового продвижения и возможностей карьерного роста.

(Предвижу возможные возражения по этому пункту: «В вузе система продвижения отлажена прекрасно! Все очевидно: преподаватели должны каждые 2, 4, 6 лет переизбираться на должность». Отвечу так: «отлажена» — не означает, что механизм продвижения будет запущен на благо конкретного работника (см. пункты1 и 2). В данном случае, конкурс и выборное положение сотрудника вуза – это как раз то, что делает преподавателей настолько уязвимыми, что не позволяет даже в странах Европы и США напрямую использовать в их защиту общее законодательство по антимоббингу. Именно по этой причине практически во всех западных вузах существуют свои внутренние документы по предотвращению моббинга и преодолению его последствий. Оскорбленные преподаватели сначала проходят через антимоббинговую процедуру в вузе, а уже потом, на основании принятого антимоббинговой комиссией решения, могут обращаться в суд (см. Внедрение антимоббинговой процедуры в Ягеллонском университете).

А на нашей, да на кафедре..

Для того, чтобы лучше представлять себе, как запускается этот вневременной механизм расправы с неугодным преподавателем, представим себе условную кафедру, все совпадения с которой прошу считать случайными. Кто и на какую должность будет выдвинут на очередных выборах полностью зависит от заведующего кафедры, как и распределение учебной нагрузки, которая в ситуации выборов выполняет роль «дамоклова меча», так как  влияет на участь претендента. Заведующий умело манипулирует людьми в преддверии выборов: ведутся переговоры с «кандидатами», выдвигаются условия. Иногда даже и «переговоров» не нужно – непременные условия преподавательского реального и мнимого благополучия могут не озвучиваться – все итак хорошо помнят, что где-то в пыли еще с советских времен завалялись кафедральные «скрижали» с  этими «условиями».

На кафедре всегда найдутся те сотрудники, чей рост будет искусственно сдерживаться и те, кто «равнее остальных животных». И если заведующим будет выбран «козел отпущения», то преподаватели, скорее всего, начнут его дружно травить, поскольку его уход с работы обязательно окажется в интересах кого-то из коллег —  кто-то получит освободившиеся «часы», кому-то освободившиеся «полставочки» помогут продержаться до пенсии, а самый «равный» и рьяный сотрудник, возможно, даже, пойдет на повышение. О том, что именно уготовано коллеге, знают далеко не все члены кафедры, а только те, кто «равнее других». Большую же часть нашей условной кафедры составляет виктимное большинство, готовое голосовать «как надо» и  те коллеги, что «пашут» в нескольких местах, забегают на кафедру только на заседания, «жертву» знают плохо и решение коллектива поддерживают по причине своей неосведомленности и загруженности. Среди членов кафедры есть, конечно же, и такие, кто использует ситуацию моббинга в личных целях, например, желая расквитаться со своим давним оппонентом, а кто-то по психологическим мотивам (о разных категориях «мобберов» см. Как задушить в себе моббера). Здесь, я, пожалуй, оставлю на некоторое время нашу условную кафедру с ее универсальным способом расправы.

Наука и контроль

В числе условий и причин для создания ситуации моббинга в высшей школе я сознательно не упомянула существование «научных школы», аспирантов-учеников, «семейного подряда», так как не хотела осложнять репрессивную схему этими, безусловно, важными, но вариативными обстоятельствами. Однако, есть одно обстоятельство, которое я никак не могу обойти стороной, так как оно напрямую связано с конкурсной основой преподавательской деятельности  и, либо способствует развитию научной и преподавательской карьеры специалиста, либо служит ее «могильщиком». Я имею в виду осуществление научно-исследовательской деятельности, без которой невозможно гордо нести знамя своего вуза, получить повышение или просто работать преподавателем. Вместе с тем, занятия наукой – «ахиллесова пята» каждого преподавателя. Ступая на эту стезю, аспирант или молодой преподаватель должен помнить, что с каждым шагом паутина начнет уплотняться, не давая потенциальной жертве сделать лишнее движение без оглядки на мнение огромного числа людей, о существовании которых он раньше даже не подозревал. А исторические условия делают эту преподавательскую беспомощную, голую «пятку» еще более уязвимой для стрел обиженных коллег и недальновидного руководителя. Достаточно вспомнить, что именно идеологической контроль в советской науке позволил государственной репрессивной машине разделаться с теми, чью научную деятельность заклеймили как «чуждую» и «империалистическую», кого выбрасывали из институтов за упоминание в статьях и диссертациях имен идеологически чуждых ученых, писателей, философов; кого резали без ножа на ученых советах, за то, что в их трудах не был соблюден марксистско-ленинский сервилизм – обязательное цитирование классиков марксизма-ленинизма-сталинизма и ученых, «товарищей по партии». Гонениям и репрессиям, вплоть до физического уничтожения, подвергались люди, чьи взгляды и идеи в науке не совпадали с научной линией партии. Назначенные жертвами использовались властью в борьбе с чуждыми «измами»- «космополитизмом» и «международным сионизмом». Если сложить все эти необходимые и достаточные причины, условия, обстоятельства вузовского боссинга, часто рядящегося под моббинг, то выходит, что профессия преподавателя вуза  — одна их самых уязвимых профессий с точки зрения осуществления эмоционального насилия над наемным работником. Я – преподаватель  вуза и «профессорская дочка» – всю жизнь прожила в информационном поле вузовских проблем и всегда знала о том, что академическая среда – благодатная почва для эмоционального насилия со стороны руководства и коллег. Я много слышала от отца о сотрудниках вузов и НИИ, которых вынудили покинуть кафедру, институт, не давая возможности защищаться в родном вузе или зарезав на защите. Я знаю преподавателей, которых ставили в ситуацию нравственного выбора в кафедральном моббинге – либо ты с нами, либо с «козлом отпущения». Я знаю, как обламывали умных, тонких, трепетных людей во время защиты диссертаций, знаю не понаслышке, что происходило с теми, мимо кого «проносили» заслуженные и порой просто необходимые для научного роста гранты, оставляя их при этом на обочине кафедральной, а иногда и научной карьеры.

Способность выдаваться выдает в преподавателе «задаваку»

Среди преподавателей ситуация моббинга распространена не меньше, чем, например, в актерской среде. Объединяет эти две профессиональные среды огромная эмоциональная и психологическая зависимость от своей работы – возможность выступать перед публикой/студентами, любовь к публике/студентам, престиж профессии, принадлежность к интеллектуальной элите, реализация творческих/научных амбиций, относительно быстрая возможность добиться успеха. И, на самом-то деле, преподавательское мастерство сродни актерскому – увлекать публику, заставляя ее расширять представления о мире и о своем месте в этом мире. Вспомните своих любимых преподавателей. Наверняка среди них найдутся те, кого отличало эгодемонстративное поведение, умение учить блистая, быть «странным» и интересным. Думаю, не ошибусь, если скажу, что студентам не только важно  «что», но и «как». Они всегда распознают профессиональный и личный background преподавателя. До недавнего времени студенческие рейтинги не учитывались в общем преподавательском «багаже». Более того, популярность у студентов часто считалась дурным тоном в академической среде. Известны случаи, когда преподавателю, назначенному быть «жертвой», вменяли в вину популярность у студентов. Только тогда в обвинениях использовалось зловещее словечко спроверенным временем «измом» на конце – популизм. Это обвинение входило в обязательный «набор» стереотипов гонения и травли. Да и сами гонения и травля очень часто осуществлялись с целью осадить «зарвавшегося» коллегу, который забыл, кому должен быть признателен за каждый свой шаг в профессии и в науке, за свою популярность у студентов. Выскажу крамольную мысль: сама ситуация, в которой карьера ученого или судьба блестящего преподавателя, любимца студентов зависит от сознательно сформированного руководством или спонтанно возникшего мнения коллектива  – это аномальная и нездоровая ситуация.  Профессиональные знания и навыки ученого и преподавателя, чаще всего, сформировались в результате его личных интеллектуальных усилий, под воздействием таланта и трудолюбия. По большому счету, преподаватель, исследователь – это «индивидуалист», который никому ничего не должен, разве только своему научному руководителю или наставнику. Преподаватель высшей школы должен только трудиться на совесть, соблюдать все требования, связанные с осуществлением им своих профессиональных обязанностей. Он должен расти как ученый, исследователь. А все остальное, что он якобы «должен» относится к тяжелому наследию тоталитарных времен, когда такие слова как «индивидуализм», «личный рост», «карьера» звучали как приговор. Метастазы советского коллективизма проросли даже в тех областях деятельности, развитие которых напрямую зависит от ставки на лучших, талантливых, выдающихся, трудоспособных, которым, порой, нет равных. Приведу пример из далекой от вузовской тематики области. Когда в 1994 году прочитала подаренную мне отцом книгу историка авиации В.Савина «Планета «Константин»» о судьбе выдающегося летчика и авиаконструктора Константина Алексеевича Калинина (1889-1938), расстрелянного в 1938 году, то меня тогда поразил один факт. Константин Калинин создавал свои знаменитые самолеты  марки «К»  в КБ на Харьковском авиазаводе. В конце 1920-х годов над генеральным конструктором завода начали сгущаться тучи. В числе прочих обвинений на одном из партсобраний завода прозвучало следующее: «Главный конструктор присваивает себе все достижения ГРОССА и ХАЗа, что самолеты носят марку «К» по первой букве его фамилии. На последнее обвинение Калинин отвечал, что «К» пошло еще с первой модели его машины, К-1 обозначало «Коллектив -1», разногласия в толковании не должны мешать работе конструкторского бюро».  Каким же странным  и абсурдным тогда мне показалось это обвинение. Генеральный конструктор обвинен в том, что он использует первую букву своей фамилии в марке самолета, а значит «перетягивает одеяло на себя», а значит, ставит себя выше коллектива! Как такое стало возможно?! Отец на мой вопрос тогда ответил, что в те времена это было очень значимое обвинение с далеко идущими последствиями: «Выше коллектива – это значит, ты можешь вознестись выше решений партии и правительства, это значит, что ты не испытываешь страха и не чувствуешь признательности за то, что тебе указывают путь, куда идти. А это все означало, что ты способен абсолютно на все, в том числе, и на предательство интересов партии, государства». Пришлось вспомнить об этом разговоре в 2011 году, когда я сама оказалась пригвожденной к позорному столбу на собрании, ставшем одной практик нашего кафедрального моббинга. На том собрании меня обвинили в индивидуализме и в «игнорировании интересов отделения» за то, что мне пришлось на уровне ректора, проректора, профсоюзов доказывать, что предложенные, разработанные и читаемые мной с успехом курсы – это моя нагрузка, которую им не стоило за моей спиной, в мое отсутствие и накануне моих выборов распределять между коллегами. Помню грозные слова руководителя: «Здесь нет «ваших курсов». Здесь все курсы мои».

Все, что ни делается – все к худшему

Я дала легкий абрис необходимых и достаточных условий вузовского моббинга в советское время, но с помощью этого отлаженного репрессивно-управленческого механизма руководители успешно продолжали расправляться с «лишними людьми» и в постсоветские годы. Скажем прямо — это тяжелое наследие прежних времен, обременяющее непростую жизнь вузовского преподавателя, не только не стало достоянием прошлого, но и усугубилось ожидаемым и столь необходимым реформированием системы высшего образования. Россия вступила на путь европейского реформирования высшей школы, присоединившись к Болонской образовательной системе в сентябре 2003 года. Реформы продвигались медленно, осознание необходимости перемен и того медленнее. Болонская система, при очевидных ее недостатках, имеет ряд преимуществ, необходимых для того чтобы «взбодрить» любого представителя высшей школы, сделав ему европейскую прививку. Усилились требования к научной деятельности преподавателя (учет индекса цитирования и определенного количества конференций и публикаций в год). Конкурс на должность превратился в профессиональную инициацию. Сокращение почасовых ставок и совместителей повлекло за собой увеличение нагрузки штатных преподавателей. А создание гибкой системы учебных модулей, наполненных интересными и прикладными предметами «по выбору» заставило преподавателей расширять свои профессиональные горизонты, разрабатывая каждый год по несколько новых курсов. К положительным результатам Болонского процесса я также отнесла бы аккредитации вузов внешними институциями, включение российских вузов в европейский рейтинг вузов. Большую роль в повышении конкурентоспособности вуза играют такие суммарные показатели как: научные заслуги каждого преподавателя, способность работников вуза быстро приспосабливаться к новым условиям, учет рейтинга предметов и преподавателей у студентов, индекс цитирования. Казалось бы, вот оно преподавательское счастье – покажи все, на что ты способен, не бегай по разным вузам в поисках «часов», а много и качественно трудись на одном рабочем месте, двигая науку и собирая «лайки» студентов. Однако,  картину обновления может испортить (и уже портит)  «ген гонения и травли». Повышение конкурентоспособности предполагает борьбу за выживание каждого преподавателя. И как, спрашивается, в такой ситуации совместить улучшение профессиональных показателей с утвердившемся в сознании советского и постсоветского человека «постыдном» выпячивании своих достоинств, вместо того, чтобы рассматривать их как результат «коллективной деятельности» и «заботы» отдельно взятых руководителей государств и институтов, которые, в условиях образовательной реформы, все больше становятся похожими на «государства»? За последние три года в системе российского высшего образования произошли такие изменения, которые создали все условия для возрождения идеологемы «коллективизм» в числе прочих идеологем советского времени, вдруг засиявших неоновыми вывесками.

Латентный моббер

«Неужели в нашей жизни не было даже зазора  между прежними и нынешними временами, позволяющего говорить о том, что люди как-то изменились? Я, например, работаю в вузе с 2004 года и не разу не сталкивалась с травлей и гонением коллег», — спросила коллега, когда я начала предрекать ухудшение ситуации с вузовским моббингом в ближайшие месяцы. Могу сказать, что моей знакомой определенно повезло с коллегами и руководителями. Но больше всего ей повезло со временем, так как ее преподавательское становление пришлось на период стабильной экономической ситуацией в стране. Скорее всего, «жирные годы», действительно, на какое-то время нормализовали атмосферу в трудовых коллективах. Достаток или просто сносная жизнь сделали свое дело – люди расслабились и, на отдельно взятых рабочих местах, наступила благодать. Однако, при любой экономической ситуации полностью избыть  моббинг на рабочем месте невозможно. На тех рабочих местах, где высокий уровень конкуренции, угроза моббинга или боссинга будет  существовать всегда. Лишь до определенной степени верно утверждение, что периоды экономической стабильности способствуют снижению уровня агрессии в обществе. Если бы это утверждение было абсолютно верным, то статистика по моббингу в странах Европы была бы совершенно иной. По последним данным Европейского фонда улучшения условий жизни и труда в среднем 4-5% работников в странах ЕС подвергаются моббингу на рабочем месте.

До недавнего времени я тоже наивно думала, что под влиянием благоприятных обстоятельств, нормализации экономической ситуации изменились и сами люди… Но они не изменились. Просто случилось то, о чем любят предупреждать наркологи: если человек срывается после многолетнего воздержания от алкоголя, то алкоголизм захватывает его еще сильнее, чем это было до периода стабильности. Подобное, на мой взгляд, происходит и с латентным  моббером, который сидит в каждом из нас, впитавших слово «репрессии» с молоком матери. Как только в обществе складываются условия, необходимые для возникновения моббинга, то наш внутренний латентный моббер готов к тому, чтобы «гнать» и «травить», дабы не оказаться в числе гонимых и травимых. И сейчас на наших глазах опять начинают складываться условия, достаточные для того, что каждый из нас оказался перед выбором – гнать, молчать или бороться.

Узнав об уволенных из СПбГУ преподавателях, я сразу представила себе состояние  их коллег. Для того, чтобы не стать следующими кандидатами на выбывание и, возможно даже, в этой ситуации упрочить свои позиции, они должны были поддержать руководство, а именно: забрать нагрузку неугодных, правильно проголосовать, не проявлять публичное расположение к жертвам университетского моббинга. Скорее всего, они даже не понимали, что стали участниками моббинга,  так как им никто не объяснил, что травля, включает в себя, помимо прочих приемов, например, игнорирование коллег, исключение их из коммуникативного пространства кафедры. Вспомним, как волна нашего молчаливого осуждения провинившегося перед руководством коллеги, смывала не только самого «козла отпущения», но и наш стыд за содеянное. Предположу, что практически каждый из нас, преподавателей вузов, становился таким моббером «поневоле», смутно угадывая в очередной жертве гонений  и свою возможную участь. Вот с этого, собственно, и начался путь каждого из нас на Голгофу. Причем, на этом пути те, кто будет нести крест, когда-нибудь поменяются местами с теми, кто сейчас молча их провожает глазами или улюлюкает в след.

Без «Юрьева дня»

А что же наша условная кафедра? Каково на ней сейчас трудится преподавателем в новых экономических условиях. условиях повышенной конкуренции и очередного оживления «латентного моббера»? Очевидно, что на этой кафедре найдутся люди, которым не угнаться за новыми требованиями. Они и есть первые кандидаты на сокращение. Новое дыхание откроется у тех сотрудников, кто всегда готов стремительно лететь верх, но крутясь в полете, неизменно путают, где «верх» и где то самое «дно», от которого уже больше не оттолкнуться. Гранты, проекты, стажировки – это в нынешних условиях действительно стоящая вещь, за которую стоит побороться, в том числе прибегая к моббингу и буллингу и всем их атрибутам – лжи, клевете, эмоциональному насилию. В удачной позиции опять же окажутся те, кто «равнее других», а также родственники и «ближний круг». Безусловно, победят и те, кто действительно соответствует всем новым требованиям, но в некоторых вузах  лишь при условии, если они будут доносить до студентов ту самую правдивую правду, правдивей которой не сыщешь на всем белом свете. В выигрыше окажутся также те преподаватели, кто отличается способностью мимикрировать под окружающую среду. Заведующему кафедры/отделения/факультета в новых условиях не позавидуешь —  его положение хуже губернаторского. Он должен писать больше отчетов, подбадривать сотрудников и заставлять их соответствовать европейским вузовским критериям. На него сверху давит начальство, а коллеги, не желающие выполнять удвоившуюся нагрузку за те же деньги, поддавливают снизу. Кроме того, ему нужно как-то приспособиться к новой «линии партии и правительства», а также прильнуть к какому-то финансовому источнику, чтобы не оставить своих подчиненных не только без командировочных, грантов, премий, но и без зарплат, так как все, что я перечислила было «цветочками». «Ягодки» начались вместе с осознанием экономического кризиса, который является незаконнорожденным дитятей политического и институционального кризисов. Объективные процессы, связанные с необходимым реформированием высшей школы трагическим образом совпали с ухудшением экономической ситуации в России и практически во всех странах бывшего СССР.

В этой ситуации необъявленного кризиса практически все преподаватели оказываются в положении крепостных, дальнейшее профессиональное и материальное благополучие которых, теперь полностью зависит от «помещика», «управляющего» и своих, таких же закабаленных коллег. Знакомый преподаватель мне как-то сказал, что в том вузе, где сотрудники загружены работой, нет места моббингу. Я бы согласилась с этой точкой зрения, если бы  не знала, что и в коллективе «перегруженных» работой преподавателей  возникают ситуации моббинга и буллинга, как раз по причине их загруженности и невозможности отказаться от «перегруза» из-за страха потерять работу. Почти все преподаватели лишились своих «совмещений», закрепившись на одном месте работы. Так, без огласки, было введено крепостное право без «Юрьева дня». Надо сказать, что подобная практика — хранить верность только своему вузу —  существует и на Западе. Тем не менее, у преподавателей там есть возможность использовать «Юрьев день», а именно, участвовать в открытых конкурсах на должность в других вузах. В условиях тотального отсутствия  честного и открытого конкурса для внешних преподавателей, уход сотрудника из своего института, конечно, возможен, но, скорее всего, это будет уход «в никуда». Сложившаяся тяжелая  экономическая ситуация, вкупе с реформой образования, существенно ограничивает преподавательскую и личную свободу. Преподаватель все чаще оказывается перед дилеммой: «Здесь у меня хотя и большая нагрузка, но есть полная ставка. В другом месте мне ставку уже не предложат, а совмещать нельзя или проблематично». В нынешних условиях кризиса и грядущей безработицы коллега, скорее всего, выберет «синицу в руках» и сразу попадет в ловушку. Напомню, что положение преподавателя еще и усугубляется ежегодным конкурсом. Если раньше преподаватели, измеряющие свою жизнь в профессии конкурсами, могли расслабиться кто на два, а кто и на шесть лет, то теперь через выборы или через процедуру перезаключение договора в некоторых вузах стали проходить раз в год.  Таким образом, преподаватели не только, как и прежде, работают «под дамокловым мечом», но и живут в состоянии постоянного стресса. А тут еще это липкое слово «лояльность»…

Поток напряженности 

Мало кто обратил внимание на то, что в России прошли такие реформы в  области образования, когда надбавки к зарплате учителей и преподавателей вузов  напрямую стали зависеть от директора школы, ректора, декана. Таким образом, был заложен мощный фундамент для вертикального боссинга. Вертикаль в образовании была установлена с целью подчинить ее общей вертикали власти. А там, где есть такая вертикаль, ценится только лояльность. А где лояльность – главный критерий профессионализма, там возникает благотворная почва для вузовского боссинга/моббинга/буллинга. Все это мы уже «проходили» с той только разницей, что тогда были «бедными» и за распределение средств на научные проекты «родину не продавали» и глотку друг другу не перегрызали. Отмечу, что распределение средств на проекты теперь поставлено на особый контроль руководством всех  вузов, поэтому предвижу, что борьба за их распределение будет окрашена цветами знамен мобберов и буллеров. Да что там проекты! В ближайшее время в командировки и на конференции преподаватели вынуждены будут ездить «за свои» или на средства от добытого гранта.  А события последних двух месяцев свидетельствуют о том, что задержки с выплатами заработной платы в некоторых вузах превращаются из «кошмарного сна» в объективную реальность. Кроме того, «демографическую яму» еще не перескочили, а объективное снижение количества студентов – это очень важный фактор, влияющий на рейтинг вуза и положение академического персонала. Предвижу, что в скором времени усилится межвузовская конкуренция, так как будут закрываться не только «дублирующие специальности и программы» в разных вузах, но и «дублирующие» факультеты и сами вузы. И это уже будет борьба титанов, в которой все средства, вернее, все средства для осуществления моббинга, будут хороши.

Моббинг? Нет, травля!

Статистических данных по моббингу на рабочем месте в России и в постсоветских странах не существует вовсе, также как нет места самой дефиниции «моббинг» в правовых документах и активном лексиконе русских людей (см. О пользе варваризмов). Руководителям всех уровней выгодна такая ситуация, когда нет понятия, указывающего на институциональный кризис, например, в сфере образования или медицины. Понятие «моббинг» требует принятия неотложных мер по его преодолению. А слова «травля» и «гонения», не являются терминами и воспринимаются только как эмоции обиженного человека. Вот почему настаивать на том, что «у нас такого явления не существует» – это значит выдавать желаемое за действительное или попросту лгать (см. Ложь на тараканьих ножках) .

«Приличного человека зря гнобить не будут..»

Совершенно очевидно, что неугодные преподаватели еще неоднократно пройдут через все известные процедуры моббинга/буллинга.  Эти повторяющиеся истории травли свидетельствуют о том, что академический персонал — одна из самых незащищенных категорий наемных работников, чья трудовая деятельность может быть в любой момент прекращена администрацией под видом окончания срока договора, отсутствия нагрузки, отсутствия симпатии студентов, отсутствия нужного количества публикаций в важных журналах и низкого индекса цитирования…

В свете последних событий, связанных с увольнением преподавателей из СПбГУ, я задалась вопросом, почему в литературной России так мало художественных текстов об академической/вузовской жизни и о вузовском моббинге/буллинге? «Мало» — это не то слово… Вспомнила только повесть математика Елены Сергеевны Вентцель, которая под псевдонимом И.Грекова в 1977 году написала  свою «Кафедру», рассказывающую о жизни кафедры кибернетики одного технического вуза. Почему так мало? Ах, да! У нас нет моббинга и боссинга. У нас бывают случаи травли на рабочем месте. Но они настолько редки, что, кого ни спрошу о вузовском моббинге, всегда натыкаюсь на ответ: «Не слышал. А что это такое?». Совершенно очевидно, что академический персонал вузов не желает «выносить сор из изб». Одни стараются не вспоминать свои неблаговидные поступки на пути к академическому процветанию, а другие — жертвы травли коллег — считают, что ситуация эмоционального насилия, в которой они оказались, бросает тень, прежде всего, на их репутацию. В обществе, где не было исторически сформированной традиции уважения к личности и ее правам и свободам, осуждение общества всегда обрушивается на жертву гонений, а не на гонителей.

«Приличного человека зря гнобить не будут», — сказали мне студенты, когда я рассказала им о моббинге/буллинге. Этот ответ указывает на «оправдательную» психологию латентных мобберов. Скорее всего, ребята уже прошли через опыт моббинга (как в качестве жертвы, так и гонителя) в школе, институте и уже морально готовы поддерживать травлю неугодного человека во взрослой жизни. Сколько же должно пройти десятков лет или веков, чтобы освободиться от «гена» Малюты Скуратова и Федора Басманова?

Поделитесь с друзьями:
Предыдущая статья
Карта сайта
Следующая статья
Ник Вуйчич. Будь сильным. Ты можешь преодолеть насилие

Комментарии

Наталия
Очень часто жертва буллинга не понимает, что она втянута в эмоциональные отношения насилия, и даже некоторая систематичность насильчтвенных действий по отношению к ней не может расширить её осознание проблемы. В этой ситуации помогут адвокаты, но при отсутствии осознания криминальной части буллинга жертвой + отсутствие антибуллинговых законов, как, к примеру, в Швейцарии, сила защиты невозможна, что противоречит конституционный правам человека
Ваш комментарий
* поля, отмеченные звёздочкой, необходимо заполнить
Ваше имя (или псевдоним)
Ваш email Если вы хотите получать уведомления о других комментариях этой темы, заполните поле. В дальнейшем вы можете отписаться от уведомлений
Ваше сообщение
Нажмите, пожалуйста, на квадрат, чтобы мы знали, что вы не робот, рассылающий рекламу
Комментарий появится на сайте после проверки модератором