Тарас Иващенко, врач-психотерапевт, консультант mobbingu.net специально для сайта взял интервью у трех своих рижских коллег, связанных с экстренной психологической помощью, которую называют «кризисная интервенция»*.
Предположу, что наша традиция на постсоветском пространстве не предполагает «жалобу» на то, что тебя кто-то обижает. В книгах моего детства часто писали о том, как дети выходили из всех опасных ситуаций самостоятельно. Сами взрослые часто опасались жаловаться на коллег/начальников из-за возможных последствий, а полноценного института психоэмоциональной помощи просто тогда не было. До сих пор помню фразу из старой книги, которую нашел во время учебы в резидентуре, где утверждалось, что психотерапия это - проявление «ложного учения загнивающего капитализма». И это лишь некоторые причины, не позволившие сформироваться культуре "просьбы о помощи" в случае насилия.
И хотя сейчас считается, что обращение за помощью – является признаком психического здоровья, люди за помощью в «кризисные центры» из-за ситуации моббинга/буллинга обращаются крайне редко. Моббинг, как правило, выявляется в процессе разговора и оказывается лишь попутной причиной обращения за экстренной психологической помощью. Многие люди стесняются обращаться или не считают это проблемой, требующей вмешательства специалиста. Человек, оказавшийся в ситуации моббинга, часто боится быть обвиненным в создании этой ситуации. И хотя для многих людей хватает одного звонка в кризисный центр, чтобы понять, с чем они столкнулись, и сделать какие-то полезные выводы, к сожалению, мы не знаем, как складывается судьба этих людей в дальнейшем.
Насколько тяжело обратиться за помощью? Можно ли моббингом довести человека до самоубийства? Стесняются ли люди того, что они становятся «жертвами»? Как моббинг связан с семьей? Когда стоит обращаться за помощью? Насколько люди в Латвии осведомлены о значении понятий «моббинг/буллинг»? С этими вопросами я обратился к своим коллегам. Выбор пал на представителя кризисного центра с опытом кризисной интервенции, психолога Санту Озолиню, клинического психолога с опытом кризисной интервенции Наталию Морозову, и врача-психотерапевта с опытом кризисной интервенции Олега Плесунова. Выражаю им огромную благодарность, за то, что у них получилось найти время для беседы.
Врач-психотерапевт Тарас Иващенко
Клинический психолог Наталья Морозова (Рига).
Тарас Иващенко: Расскажи, пожалуйста, про себя: что у тебя за специализация? Чем занимаешься в профессиональной области?
Наталья Морозова: Я - клинический психолог. В данный момент имею частную практику, принимаю взрослых и детей, и еще работаю в больнице, занимаюсь психодиагностикой по заказу психиатра для уточнения диагноза.
Т.И.:Я так понимаю, что у тебя был достаточно богатый опыт работы именно кризисным психологом?
Н.М.: Да, я работала кризисным психологом в кризисном центре.
Т.И.: Часто ли люди обращались с проблемами, связанными с моббингом/буллингом? И кто чаще обращался – взрослые или дети?
Н.М.:Чаще именно взрослые обращаются, что на работе есть какие-то проблемы, связанные с эмоциональным насилием. Когда в семье есть насилие, то, как правило, используют другие слова для описания.
Т.И.: А люди вообще используют понятия «моббинг/буллинг», или они просто описывают ситуацию?
Н.М.: Чаще всего описывают просто ситуацию. Но бывают такие люди, которые понимают и без терминов в какой ситуации оказались. Например, учителя или представители других профессий очень чётко обозначают: вот эта ситуация такая, я нахожусь сейчас в ней, что мне делать?
Т.И.: А больше обращений от горожан или звонят и из районов? И есть ли какие-то специфические профессии, представители которых чаще обращаются за помощью?
Н.М.: Больше, на самом деле, обращается учителей и, как не удивительно, есть врачи или сотрудники больницы - медсестры, медбратья. Был один показательный пример. Я уже давно с этой учительницей не работаю, но вот она подвергалась эмоциональному насилию, как со стороны своих коллег, так и со стороны учеников. А так как она была уже пожилая женщина, соответственно, у неё был свой устоявшийся стиль работы, но она не владела инновативными методиками и не умела делать презентаций. И у эта женщина начала чувствовать недовольство со стороны коллег и детей. Постепенно эта проблема начала нарастать. Но это была, конечно, одна из причин. Там ещё отношения внутри коллектива большую роль играли.
Т.И.: Люди стесняются того, что они становятся «жертвами»? Им тяжело обратиться за помощью?
Н.М.: Мне кажется, что большая часть людей за помощью вообще не обращаются именно из-за того, что им стыдно, и они считают, что это они сами виноваты в том, что спровоцировали эту ситуацию. Особенно это заметно, когда насилие в семье. Как правило, жертва очень редко приходит за помощью или, если она приходит, то только спустя какое-то время и по другому поводу. И, когда она уже начинает доверять специалисту, тут вдруг оказывается, что на самом деле главная проблема заключается вот в эмоциональном насилии. Если есть какие-то проблемы на работе, то человек достаточно прямо говорит о них. Правда, люди в случае моббинга на рабочем месте боятся, что эта информация станет известна. И меня спрашивают: «Точно об этом никто не узнает?».
Т.И.:Как ты думаешь, одной консультации или одного телефонного звонка хватает в таком случае?
Н.М.: В таком случае надо понять, человек пришёл на психологическую консультацию, на психотерапию или его заказ только на одну консультацию .... Если же человек знает, что специалист именно вот такую кризисную помощь предлагает, тогда да, в принципе, один разговор помогает, потому что в фокусе нынешняя ситуация и эмоции с ней связанные. Поэтому работаешь именно с тем, что сейчас. Но все-таки желательно в таких случаях продолжать работу - психологическое консультирование или психотерапию. Но бывает так, что человеку достаточно одной встречи, чтобы разложить все «по полочкам». Поэтому, когда человек звонит, надо очень чётко оговаривать, какую именно помощь он хочет получить.
Т.И.: А после консультации люди часто приходят на терапию?
Н.М.: Из всех людей, которые звонили по кризисному телефону ни один не пришёл на консультирование и терапию. Возможно, это связано с тем, что большинство из тех людей из маленьких городов и у них нет возможности приехать. И еще, я думаю, что это связано с тенденцией, которую я наблюдаю: люди используют именно этот вид помощи в случаях, когда замешаны «третьй лица», и они не знают, как помочь этим «третьим лицам».
Т.И.:Сталкивалась ли ты на практике со случаем доведения до самоубийства? Бывает ли такое? Многие считают, что это невозможно.
Н.М.: Довести человека до самоубийства? В моей практике такого случая не было. Но в зарубежной прессе и в исследованиях коллег упоминаются такие случаи, так как моббинг – один из самых распространенных видов насилия. Я не знаю, что у нас в Латвии, я просто не видела результатов исследований. В Америке это очень серьезная проблема. Там известны случаи, когда взрослого человека, но чаще подростка доводят до самоубийства. И большую роль в этой ситуации играют именно социальные сети. Там часто процветает эмоциональное насилие: унижают, распространяют гадкую информацию, угрожают и даже подталкивают к самоубийству. И подростки, которые очень чувствительны, они и на это реагируют очень эмоционально. Важно, чтобы кто-то из взрослых вовремя увидел это и вмешался. Но, как правило, к сожалению, подростки не хотят о своих проблемах говорить со взрослыми. Поэтому я уверена, что молодого человека можно довести до самоубийства.
Т.И.: То есть, мы можем сделать вывод: если человек сталкивается с такой проблемой, то имеет смысл обращаться за помощью, и в этом нет ничего постыдного?
Н.М.: Именно так. Человеку, которому нужна любая помощь, не должно быть стыдно обратиться за ней. И не важно психологическая это помощь или это какая-то другая помощь. Потому что, в первую очередь, психологическая помощь - это поддержка эмоциональная. И любой человек, какой бы он не был, в какой бы ситуации не оказался, заслуживает того, чтобы с ним кто-то в эту минуту был бы рядом. И мне кажется, это самое главное.
Т.И.:Я могу добавить, что обращаться за помощью, когда она нужна - признак психического здоровья.
Н.М.: Да, так и есть.
Врач-психотерапевт Олег Плесунов (Рига).
Тарас Иващенко: Ты мог бы сказать, какова твоя специализация и чем ты занимаешься?
Олег Плесунов: Я - врач-психотерапевт, специализируюсь на психодинамической психотерапии и психосоматических расстройствах.
Т.И.: Приходят ли к тебе люди, которые оказались в ситуации гонения и травли – моббинга/буллинга. Как ты считаешь, знают ли люди, которые приходят к тебе, понятия «моббинг/буллинг»?
О. П.: В принципе, я думаю, многие это понимают как симптом или жалобу. В моей практике такие случаи бывают крайне редко. Всего несколько пациентов упомянули, что у них на работе есть «моббинг» и ни у кого из них это не было первичной жалобой. В моей практике за все время было, может быть, около 70-80 пациентов, упоминавших моббинг. Но никто никогда не жаловался на моббинг или что-то такое в первую очередь.
Т.И.: То есть, с такими жалобами напрямую не приходят?
О.П. : Нет, нет.
Т.И.: Из тех, кого ты видел и с кем встречался, были ли люди, которые становились жертвами моббинга/буллинга со стороны своего начальства, коллектива, в котором работали или в семье?
О.П.: Было несколько пациентов, кто наравне с какими-то другими проблемами пострадал и от этого, но наиболее ярким был случай, когда женщина работала под руководством своего нового любовника, который обижал ее на работе. И был один мужчина, под руководством которого работала его мама, и она пыталась его как-то контролировать. Это можно назвать моббингом, потому что она не была его начальницей. В принципе, такие случаи у меня были единичные.
Т.И.: Скажи, пожалуйста, может быть, люди стесняются того, что они оказываются в таких ситуациях? Они считают, что про это стыдно говорить или даже не принято?
Олег Плесунов: Стесняются ли? Те, кто говорил, возможно, в некоторой степени. Я бы не сказал, что сильно. Скорее замечал, что стесняются, если на работе есть какие-то отношения начальника-подчиненного между родственниками, членами семьи. От этого в какой-то степени люди смущались. А так, нет.
Т.И.: Как ты считаешь, хватает ли одной консультации в похожих ситуациях? Может ли хватить?
О. П.: Нет. Я думаю, ни в коей степени. В традиции психоаналитической психотерапии человек на работе чувствует себя подневольным, подконтрольным, значит это и перенос его общих проблем из семьи.
Т.И.: То есть, это частично и семейная проблема? Можно ли рекомендовать всей семье или большей ее части обращаться за помощью?
О. П.: Нет. Думаю, нет. Если человек взрослый и совершеннолетний, имеет независимый доход и местожительство, это совершенно не нужно. Можно эффективно работать и индивидуально.
Т.И.: Как ты считаешь, как специалист, возможны ли случаи с доведением до самоубийства в результате моббинга/буллинга? Опрос показал, что большинство людей считают это мифом.
О. П.: Если человек до этого уже страдал какими-то расстройствами личности, у него склонность к тяжелой депрессии, то, конечно, такое возможно. Если вспомнить фильм про барабанщика «Whiplash», в котором дирижер оркестра довел своих подопечных до самоубийства, думаю, это вполне вероятно и в реальной жизни. Но опять-таки при том условии, что человек уже до этого был внутренне нестабилен, склонен к деструктивности, крайнему подчинению.
Т.И.: Нормально ли обращаться за помощью в этих ситуациях или нужно, в основном, справляться самому?
О. П.: Вопрос очень индивидуальный. Все-таки, если человек чувствует, что может справиться сам: поменять работу, статус на этой работе, то он справится сам. Если чувствует истощение, безвыходность, отчаяние, то тогда лучше обратиться за помощью. Все зависит от зрелости личности, от самой личности, и от какой-то индивидуальной стойкости. Думаю, что это все очень индивидуально.
Консультант Латвийского кризисного центра «Скалбес» психолог, магистр психологии Санта Озолиня.
Тарас Иващенко: Как часто люди обращаются к вам с проблемами моббинга или булинга?
Санта Озолиня: И моббинг и буллинг встречается достаточно часто. Это распространенная проблема, однако, она не является причиной обращения за помощью. Бывает, что во время разговора выясняется, что человек страдает также и от этих проблем. Нельзя назвать точное число обращений по этому поводу, так не велась статистика. В моей практике на данный момент есть один ребенок – жертва буллинга. В среднем 2-3 ребенка в год приходят с такой проблемой. По опыту работы на “кризисном телефоне ” за 7 лет я беседовала с 4 взрослыми, которые страдали от мобинга.
Т.И.: Знают ли люди такие понятия как «моббинг» и «буллинг» или описывают проблемную ситуацию своими словами?
С.О.: Маленькие дети не могут назвать это так, однако в рамках программы Дня Теней, где мы работали со школьниками, они были хорошо осведомлены об этих терминах, потому что про это говорят много в школе (например, в Рижской английской гимназии, во Французском лицее, в Рижской первой гимназии). Взрослые в основном распознают эти понятия, однако, разговаривая с коллегами, пришла к выводу, что понятия «моббинг/буллинг» чаще связывают с высшим образованием.
Т.И.: Какие ситуации встречаются чаще всего?
С.О.: Люди жалуются на унижения на работе со стороны коллег – оговорки, злословие, осмеяние, порча рабочих материалов, распространение ложных слухов, саркастические высказывания, вплоть до открытой вербальной агрессии. Дети жалуются на то же самое в школе и на унижения в интернете.
Т.И.:Обращаются ли к вам за помощью школьники?
С.О.: Да, но обычно помощь ищут родители, так как начинают замечать, что ребенок закрылся, подавлен, ухудшились оценки, появились прогулы. Детям нужно больше времени, чтобы начать открыто говорить о том, что они пережили или переживают.
Т.И.: Бывает так, что ученики подвергаются моббингу/буллингу со стороны учителя, но есть и ситуации, когда учитель подвергается травле со стороны ученика. Какие ситуации встречаются чаще?
С.О.: Иногда дети говорят, что не получают поддержку со стороны учителя, когда их обижают. Есть случаи , когда учителя публично оскорбляют ребенка, обзывая его. В моей практике не было учителей, которые обращались бы за помощью. Однако, за весь период работы кризисного телефона встречались случаи когда, учительница жаловалась на то. что подверглась моббингу со стороны коллег, начальства, и, по ее словам, против нее настраивали также и детей.
Т.И.: Вам в основном звонят из больших городов Латвии, или вы также получаете звонки из сельских районов?
С.О.: Звонят из разных мест: из районов и из Риги. Какая-то особая тенденция по месту жительства не замечена.
Т.И.:Есть ли какие-то профессии, в которых люди чаще всего подвержены моббингу?
С.О.:Нет статистики про представителей профессий. Мне кажется, что помощь чаще всего ищут люди без высшего образования. Я лично разговаривала с учителем, телефонным оператором, продавщицей и бухгалтером, которые подвергались на работе моббингу.
Т.И.:Когда люди оказываются в ситуации моббинга, какие эмоции они чаще всего испытывают? Смущены ли они тем, что превратились в «жертву»? Трудно ли людям в этой ситуации попросить о помощи?
С.О.:Больше всего смущаются дети, и можно наблюдать, что у них есть проблемы с проявлением гнева. Обычно гнев проявляется пасивно, нередка как самодеструкция (саморазрушение). Взрослые способны открыто гневаться. Однако, и взрослые и дети гораздо более замкнутые и подавленные после пережитого моббинга/булинга. Я заметила, что людям тежелее обратиться за помощью, так как есть стыд и чувство вины, особенно у детей.
Т.И.: На ваш взгляд, достаточно ли бывает одного сеанса помощи – кризисной интервенции – чтобы улучшить ситуацию, если человек обратиться за помощью только один раз?
С.О.:Кризисная интревенция может быть полезна как первый шаг, чтобы помочь человеку лучше осознать, что с ним происходит, а также “провентилировать” свои эмоции. Чтобы человек вернул себе самоуважение и чувствовал себя увернее в том, чтобы решиться не дать себя в обиду, или принял какое- то более радикальное решение , например, поменять работу, необходим более долгий терапевтический процесс (индивидуально). Важно осозновать те ресурсы, которые могут дать человеку поддержку вне сессий с психологом, например, поддержка близких или друзей.
Т.И.: Как часто после телефонных консультаций люди приходят на очную консультацию?
С.О.:Так как телефонные консультации анонимны и по телефону и “вживую” консультируют разные специалисты, невозможно идентифицировать, звонил ли человек до этого. Однако те, кто уже пришел на консультацию, обычно сессии продолжают.
Т.И.: В вашей практике или практике ваших коллег были ли случаи, когда люди заканчивали жизнь самоубйством, оказавшись в ситуации гонения и травли?
С.О.:Ни в моей практике, ни в практике моих коллег такие случаи не были зафиксированы, но нам не известно, что стало с людьми, которые позвонили на кризисный телефон. Я заметила, что у подростков досточно часто встречаются мысли о суициде, но нет конкретного плана. Для них характерно самодеструктивное поведение, например, они режут себя или употребляют различные вещества. Не думаю, что доведение до самоубийства зависит только от моббинга/булинга. Как известно, на это решение влияет важно общее психическое здоровье, жизненная история человека, его отношения и т.д.
Мне кажется, что все три интервью со специалистами, оказывающими «скорую психологическую помощь», очень наглядно демонстрируют, что люди, подвергаясь эмоциональному насилию в школе, в семье и на работе, часто об этом никому не рассказывают и не просят о помощи вовремя.
Вот почему важно иногда сделать хотя бы один звонок.
*Кризисная интервенция – экстренная психологическая и психотерапевтическая помощь человеку, находящемуся в состоянии кризиса. Базируется на принципах краткосрочности, реалистичности, личностной вовлеченности профессионала или добровольца кризисной помощи.
.png)
