Дорогие друзья, у которых под окнами в этот вечер уже прошествовали волхвы, глядя на звезду! Каждый год в любой христианской стране мира, где празднуют Рождество, появляются вертепы и разыгрываются вертепные представления, персонажи которых похожи на наших соседей и друзей. Они могут быть похожи на испанского сапожника Пауло и его жену Марию, что живут на соседней улице, или на итальянского продавца скобяными изделиями Джованни, который каждое утро обменивается с вами новостями, выглядывая из своей лавочки. Путешествуя по Европе, я видела несколько вертепов с черноликими героями. Я молилась Черным мадоннам в Польше и в Испании. И их черные статуи никогда не вызывали у меня отторжения. Когда-т о я заинтересовалась этим вопросом и узнала, что цвет кожи Богородицы - это не влияние времени, ни многовековая копоть свечей. Искусствоведы сходятся во мнении, что цвет ее кожи был выбран художниками умышленно; на это, в частности, указывает тот факт, что чёрный цвет покрывает лишь участки кожи, но не одежды или предметы второго плана.
Согласно иносказательному прочтению Песни песней, прообразом Богоматери можно считать возлюбленную царя Соломона, которая говорит о себе: «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня;…» (Песн. 1:5). В Вульгате это место звучит как «Nigra sum sed formosa». Эта цитата иногда встречается на изображениях Чёрной мадонны. В греческой Септуагинте соответствующее место звучит как «μέλαινά εἰμι ἐγὼ καὶ καλή», что можно перевести «Я черна и прекрасна». Споры теологов вызвали разночтения в последней фразе, которую переводили также как «Я черна, но прекрасна». Я видела, как паломники из разны стран и с разным цветом кожи проходят тысячи километров и поднимаются высоко в горы, чтобы попросить у Черной мадонны прощения за прегрешения или помолиться за здоровье родных. И паломников не беспокоят средневековые предрассудки по поводу черного цвета лица Девы Марии. Выскажу предположение, что черноликих мадонн могли создавать художники с темным цветом кожи, представители смуглых этносов. Средневековые творцы в камне или в дереве воплощали такие образы Богоматери и младенца Христа, которые сближали бы с ними их народы. Их творчество не противоречило той тенденции, о которой упомянул в своей книге "Мимесис" ( 1953) филолог, специалист по романским литературам Эрих Ауэрбах. Ученый заметил, что уже со Средних веков в Европе, когда потребовалось «перелить содержание христианства в такую форму, которая была бы не простым его переводом, но и приспособлением к собственной традиции мировосприятия и выражения», возникла интерпретирующая традиция. Ее суть заключалась в том, что библейские события представлялись в литературе как события повседневной жизни, происходящие на глазах людей. На этом этапе снижения библейских рассказов изложение по своему характеру было народным: «возвышенное событие древнейших времен должно предстать перед глазами всякого зрителя как современная, всегда возможная, доступная для представления каждого, интимно близкая история», которая должна была «врасти в жизнь и чувствования» любого человека. И это желание вырубить Богоматерь из черного базальта или покрыть черным лаком, на мой взгляд, тоже связано с желанием представить ее как свою мать или знакомую прачку, или торговку виноградом. И в этой тенденции, о которой пишет Ауэрбах, замето сильное желание художников выявить именно человеческую сущность Сына Божьего.
В 1894 году Поль Гоген начал писать свою картину "Te tamari no atua" (Рождество) в Бретани, а закончил ее в 1896 году уже на Таити. На ней Богоматерь - таитянка, а младенец Христос изображен на руках у повитухи. Он черненький с еле заметным нимбом над головой. Даже если бы мы не знали названия этой картины, мы бы угадали ее сюжет. Он слишком узнаваем, но при этом он не каноничен. Но мы, современные люди, не будем плевать на эту картину и проклинать творца за то, что он показал нам всем, что есть Человек. И тот облик, который принял Божий сын, это не облик афроамериканца, иудея или славянина. Он явил нам Человека во всем его многообразии и во всех возможных ипостасях - от простолюдина до царя.
О возвращении людей к Христу в течение всей истории христианства писал в 1925 году в своей книге "Вечный человек"английский философ и апологет Иисуса Христа Гилберт Кийт Честертон. Название философского труда указывает на связь между оптимизмом философа («христианство приходит в упадок, но Господь с нами остается») и причиной этого оптимизма – демократизмом и реализмом поступков Христа, описанных в Библии («рассказ о Кане Галилейской демократичен, как книги Диккенса»). Честертон убежден, что слова и поступки Христа-человека («Он и человек и нечто большее») носят вневременной характер: «Он не произнес ни единой фразы, ставящей Его учение в зависимость от какого бы то ни было общественного уклада». Вместе с тем, философ не устает напоминать о том, что сделали бы его современники, увидев такого человека:
"Хорошо напоминать нам о странствиях Иисуса, чтобы мы не забыли, что Он разделял бродячую жизнь бездомных. Очень полезно думать о том, что Его прогоняла бы, а может, и арестовывала бы полиция, потому что не могла бы определить, на что Он живет". Христос в образе хиппи, Христос - чернокожий, Христос - иудей или грузин - для подлинной веры все это не должно иметь никакого значения. Здесь, на мой взгляд, важно другое. Одним из проявлений человеческой сущности Христа в романе М.А.Булгакова "Мастер и Маргарита" и в рок-опере "Иисус Христос - суперзвезда" является его чувство собственного достоинства, которое очень трудно сохранить в повторяющихся исторических условиях пренебрежения личностью. История знает только три основных поведенческих сценария в таких условиях: либо смириться (христианская форма смирения как непротивления злу насилием), либо активно бороться против произвола властей (бунтарство), либо виктимизироваться, идентифицируя себя с агрессором / властью, и предавать тех, кто не заражен виктимностью. Модель поведения Христа в этих условиях непостижима для людей. Это тот род смирения / усмирения гордыни Человека, который ценой своей смиренной жертвы уже второе тысячелетие приговаривает людей мучиться от осознания своей «тварной» общности с Ним, но невозможности не только следовать Ему в условиях пренебрежения личностью, но и время от времени становиться причастными к толпе, требующей очередной жертвы.
Только поступки героя, а не цвет кожи Христа и его матери заставляет нас два тысячелетия размышлять о нашей с ним общности, сострадать его мукам, ликуя воспринимать весть о его Воскрешении.
И в сегодняшний Сочельник я хочу пожелать нам всем не переставать радоваться и удивляться тому прекрасному и трагическому, что роднит нас всех с Ним. Светлого Рождества, друзья!
Поль Гоген, "Рождество".
.png)
