Детскую повесть Майи Ганиной «Тяпкин и Лёша» я предлагаю рассматривать в качестве «приквела» к роману Людмилы Петрушевской «Время ночь» или «приквела» к нашей нынешней жизни и некоторым особенностям нашей «межличностной коммуникации».
Я часто задаюсь вопросами, почему мы разрешаем родственникам оскорблять, упрекать нас и часто ничего не хотим предпринимать, чтобы прекратить нападки и обвинения? Где искать истоки добровольной виктимности и непозволительного смирения? Почему наши дети не умеют за себя постоять в среде ровесников и не знают, как отвечать взрослым, когда те унижают их? И почему антагонистические отношения в семье, передающиеся по наследству, как и необходимость терпеть «токсичных» родственников, воспринимается нами как норма? Я нашла текст детской литературы, который отчасти позволяет прояснить истоки этой ситуации. В нем отразилась традиция эпохи, предшествующей созданию повести, когда воспитание детей было переложено с родительских плеч на «плечи» школы и пионерской/комсомольской организации. Родители были освобождены от этой «повинности» для того, чтобы посвящать свое время, например, строительству промышленного комбината, многоквартирного дома и коммунизма, написанию диссертации, статей или учебников, репетициям и гастролям.
И эта же повесть позволяет заглянуть в недавнюю историю отношений детей и родителей, когда утвердившаяся за годы советской власти привычка отдавать всего себя важному и нужному делу, любимой профессии продолжала определять приоритеты в семейной жизни. А еще в ней предельно высокая концентрация ошибок, которые только могут совершать взрослые, общаясь со своими детьми и ежедневно травмируя их, не оставляя надежды на преодоление травмы. Итак, я недавно впервые прочитала повесть Майи Анатольевны Ганиной (1927-2005) «Тяпкин и Лёша», которая в 1977 году вышла в издательстве «Детская литература». Меня умилило название и прелестные иллюстрации Н.Гольц, судя по которым я должна была окунуться в мир сказки, главным героем которого стала, видимо, девочка и лесной гномик. Правда, увиденное мной на картинках в книге никак не подходило под жанровое определение повести, а девочка подозрительно напоминала мальчика, да и в названии повести не было имени девочки. Я предположила, что «повесть», возможно, потому, что творчество М.Ганиной посвящено истории своих современниц, и она часто списывала героинь с себя, наделяя их типизированными чертами советской женщины. Я решила разобраться. Повествование начинается со слов ребенка, а дальше ведется от имени его мамы, которая время от времени уходит «в тень», и тогда ее место занимает автор-повествователь. Начало повести можно сразу включать в качестве универсального примера в пособие для родителей, которое могло бы называться «Как не стоит разговаривать с детьми» или «Как нельзя себя вести с ребенком». Приведу этот отрывок полностью:
«Поговори со мной,- проныл снова Тяпкин, положив на стол подбородок.-
Мам, поговори со мной!
Не то чтобы он капризничал или собирался заплакать, я прекрасно знала,
что он может повторять эти три слова одним и тем же тоном раз пятьдесят.
Пока я не отложу свои бумаги и не начну скучным голосом что-нибудь
рассказывать. Все равно что: Тяпкину необходимо общение.
- Все-таки ты ужасно бездарный человек,- говорю я, пытаясь что-то
писать.- Когда я была в твоем возрасте, дедушка запирал меня на целый день в
комнате и уходил на работу. Ты бы целый день ревела. А я придумывала всякие
истории, разговаривала с мышкой...
- У тебя была мышка...
- Как будто была. Как будто. А когда дедушка купил мне настоящую
черепаху, она мне надоела, потому что была живая и делала не то, что я хочу.
- Купи мне какую-нибудь черепаху,- предлагает Тяпкин. Ему только три
года и два месяца, потому ему трудно понять, что такое "как будто была...".-
Или котеночка.
- Лучше сядь на крылечке и придумай, что у тебя есть белочка. Как будто
есть. Понарошке. Попытайся, и тебе сразу станет интересно. Иди, сядь на
крылечке и поговори с белочкой, поиграй. А мне надо работать, иначе у нас не
будет денег на конфеты и на платьица. Вот я напишу эту книжку, получу деньги
и куплю тебе новое шелковое платьице. Иди на крылечко».
Ребенок настаивает на общении с мамой, которой совсем не до него. Мама, которая прошла в детстве через худшее испытание (отец запирал ее на целый день), ставит свое стоическое поведение в пример ребенку, которому еще повезло, что она дома пишет книги, а не вынуждена уходить на работу, оставляя его одного. Она ориентирует ребенка на общение с вымышленным объектом – белочкой, которая должна ее заменить на время работы над книгой. Манера общения с трехлетним ребенком жесткая, прямолинейная, не терпящая никаких возражений. И все потому, что у нее, как и у отца, есть прекрасное оправдание, почему она не способна на общение – маме нужно работать, чтобы заработать «денег на конфеты и на платьица». Складывается объективная ситуация, причина которой честно объясняется ребенку. Все вроде бы предельно понятно и предсказуемо, как на отчетно-выборном собрании, но настораживает, что в ребенке, который откликается на странное имя Тяпкин и сначала «капризничал и собирался заплакать», а потом «заревелА», трудно признать девочку, хотя ей и было обещано шелковое платьице. А если верить иллюстрациям, то героем повести является мальчик, которого трудно представить себе в платье. Как мать по этому поводу «оправдалась» перед читателями?
«Мы, как и большинство молодых супругов, ждали мальчика, даже пеленки и
распашонки купили голубые, как и положено для мальчика. И хотя родилась
девочка, мы зовем ее пока Тяпкин. Тяпкин - страшный модник, любит новые
красивые тряпки, правда, я их не очень-то покупаю. Пока весь гардероб у него
- одно шерстяное платье и два ситцевых. Ходит он главным образом в байковом застиранном костюме или, когда жарко, в трусах».
А вот это уже преступление перед природой ребенка. Можно еще понять желание молодых людей стать родителями первенца сына, но невозможно оправдать борьбу матери с женским естеством своей дочери. Она без тени сомнения признается в том, что продолжает видеть в появившейся на свет девочке мальчишку, лишая ее в течение трех лет возможности отозваться на свое имя, убивая в ней в «зародыше» девочку-кокетку, девочку-модницу, будущую женственность и уверенность в себе. Мать, женщина оставила в гардеробе Тяпкина «одно шерстяное платье и два ситцевых» и выпускала ее гулять в «байковом застиранном костюме или, когда жарко, в трусах». Издевательская интонация этого оценочного предложения достигается с помощью намеренного употребление формы слов мужского рода: « Тяпкин - страшный модник, любит новые красивые тряпки».
Происходит подмена, и читатель не понимает – о мальчике или девочке идет речь. Такие искаженные представления о детях могли появиться в голове женщины, которая либо всю жизнь провела в бедности, либо в детстве подверглась эмоциональному или даже физическому насилию. Можно было бы предположить, что ее в детстве изнасиловали, и она стремиться оградить свою девочку от возможных посягательств. Но это предположение мы отложим на дальнюю полку. По всей очевидности, у этого негативного отношения к желанию девочки быть модницей есть исторически обусловленные причины: долгие годы люди находились под сильным влиянием советской культурной традиции, в которой осуждалась «мещанская страсть» к модной одежде, кокетству и франтовству. Приведу пример из детской повести Наталии Лойко «Женька-наоборот» (М., «Детская литература, 1962). Вот какую характеристику на первых страницах повести получает героиня, девочка 14 лет Ира Касаткина:
«Ирочка-Касаточка – она любит, чтобы ее так называли и считает себя самой хорошенькой в восьмом «Б». Она похожа на куклу, не на какую-нибудь смешную, лохматую, а на дорогую, с густыми ресницами, с вьющимися золотыми волосами. Мама Касаткиной сказал однажды на родительском собрании: «Девочка не виновата, что она такая славненькая. Зачем говорить, что она кокетничает? Она просто всем нравится». Ира, узнав про такое мамино выступление, осталась очень довольна».
Можно догадаться, что и мама и ее дочь – отрицательные персонажи повести хотя бы уже по той причине, что Ира не похожа на "смешную лохматую куклу", а ее мама - на матерей одноклассников, так как следит за собой, хорошо одевается и вообще у них дом – полная чаша. Непозволительным поведением (желание защитить дочь, покупать хорошие вещи, украшать квартиру), непозволительным внешним видом дочери и матери объясняются в повести все их неблаговидные поступки. Героиня повести "Тяпкин и Лёша" умиляется той самой старине – «лет сто назад или больше» - когда дедушка был маленьким и подружился с девочкой, которая «ходила в кружевных платьицах, кружевных штанишках, носила длинные волосы в локончиках», но ее собственные эстетические представления сформировались под влиянием этой антиномии: красота/женственность – глупость/непорядочность. Возможно, она по этой же причине отказывает девочке даже в гребенке:
«- Мам! - сказал Тяпкин.- Дай мне твою гребенку.
- Зачем тебе? - удивилась я.- Ты забыла, мы ведь отрезали тебе
волосики. А куклам ты давно повыдрала.
- Мне все равно надо.
Я дала, только бы он не приставал ко мне».
Объяснение материнской позиции нами найдено, но нельзя оправдать жестокость и преступление перед девочкой, которая на всю жизнь получила травму «непринятия» ее такой, какой ее произвели на свет любимые родители. Они ее, конечно, произвели, а вот на то, чтобы помочь ей из куколки превратиться в бабочку у них за три года и два месяца не нашлось времени, как не нашлось времени, чтобы приучить ее к имени, которое помогло бы ребенку вычленять себя из мира, помогло бы полюбить, принять себя, взглянуть на себя глазами любящих людей. Видимо, родители были слишком заняты, возможно, даже, ей подсознательно мстили за то, что она обманула их ожидания. Ребенок, у которого вместо имени кличка, и который одет в рубище, должен жить в доме злой мачехи! Во всяком случае, немецкие народные сказки нас приучили к тому, что подобная участь ожидает бедную сироту, но никогда родного ребенка. Но Тяпкин живет с родной матерью, которая, не стесняясь, признается в том, что у нее на «него» не нашлось за три года времени. Мне не верится, что Майя Ганина рисовала «положительный образ матери».
Прочитав эту повесть три раза, я продолжала надеяться на то, что писательница создала карикатурный, фельетонный образ своей современницы, доведя до абсурда, до гротеска черты занятой матери, которые она подмечала у себя и знакомых женщин. Она наверняка видела этих работающих матерей, которые не придавали значения тому, во что одеты их дети (лишь бы не мерзли), как они проводят время после уроков (лишь бы уроки были сделаны и пообедали). Несколько поколений советских детей выросло на улицах с ключом от квартиры, болтающимся на шее, часами пропадая после уроков во дворе в потертых до блеска школьных костюмчиках, из которых уже давно выросли. Майя Ганина встречала матерей-педагогов, матерей-врачей, матерей-воспитателей детских садов, для которых чужие дети были важнее их собственных. Такие матери, даже приходя домой, продолжали говорить о работе, задавали детям формальные родительские вопросы, на которые не ожидали ответов, так как были уверены в том, что дети в любом случае вырастут и все у них будет хорошо. Да и как могло быть иначе, когда в школах работают такие ответственные учителя, для которых работа – смысл жизни. И эти матери могли быть абсолютно уверены в том, что если вдруг что-то пойдет не так, то обязательно сообщат из школы, а потом и заводской коллектив шефов можно будет подключить к воспитанию отбившегося от рук сына, а если не поможет коллектив, то в армии из него точно сделают человека. И девочка обязательно вырастет хозяйственной, если, конечно, будет брать пример со своей матери и, также как она, будет видеть смысл жизни в работе. А наряжаться и думать о вещах – это недостойно настоящей женщины, которая должна быть скромно и опрятно одета. Поэтому поощрять модничанье не стоит – к добру оно не приведет. Да и откуда деньги на все это взять, когда не хватает на самое необходимое?
Майя Ганина хорошо знала, о чем писала, так как была одной из этих женщин. И для них – сильных, часто одиноких, замотанных, не следящих за собой, не уделяющих внимание детям и мужу - она писала свои повести и рассказы. Не гипербола и не сатирический образ, а правдивая история женщины, которая готова «сплавить» своего трехлетнего ребенка, чтобы не мешал заниматься делом, хоть соседям по даче, хоть под присмотр вымышленной белочки или мифического существа из лесной чащи, лесовенка Алёши. Вредная и опасная для ребенка логика поведения мамы Тяпкина сохраняется от начала и до конца повести. Конечно, читатель умилялся тому, что мама, в отличие от большинства взрослых, видела маленького лесовичка, пригрела его, спасла от смерти и приняла в семью как родного. Но ведь и для нее это было настоящим спасением. Приставучий и одинокий Тяпкин, наконец, обрел друга, собеседника и был занят играми с ним. Но мама Тяпкина не успокаивалась и продолжала множить вопиющие примеры бестактного и унижающего достоинства ребенка отношения. И откуда-то у нее вдруг нашлось время на то, что лечить, кормить, одевать Лешу и разговаривать с ним, находить нужные слова, чтобы он принял свою «непохожесть». И в тоже самое время она умудрялась противопоставлять Тяпкина и Лешу, как это часто случается, когда в пример своим детям приводят более успешных братьев, сестер или друзей.
"Я бы хотела, чтобы у Тяпкина был характер такой, как у тебя. И не надо тебе стараться ни на кого походить, на мальчика, например. Будь такой, как ты есть, - это самое трудное всегда. Ты меня понял?»
Мама говорит лесовику очень верные и нужные слова (хотя определение «умненькое существо» больше подходит к дочери), но при этом обязательно цепляет своего ребенка. Но почему у дочери должен быть характер лешего, а не унаследованные черты характера мамы или, на худой конец, папы? Читая повесть, мы обнаруживаем, что мама Тяпкина, оказывается, способна разговаривать с детьми другим тоном, использовать уменьшительно-ласкательные суффиксы, умиляться природе: цветочкам, грибочкам, лесовичкам. «Двойные стандарты» часто становились ориентирами в семейной и общественной жизни. «Быть» в своей семье одним человеком, а публике являть совершенно иную физиономию, не искаженную гневом и презрением. Трудно представить себе, чтобы эта женщина, умилительно относящаяся к маленькому представителю «низшей мифологии», могла так грубо разговаривать со своей трехлетней дочерью:
«- Надень панамку,- предложила я. - А то ты на чучело похожа. Голова от
мальчика, а туловище от девочки.
- Не люблю я эту панамку,- огорченно сказал Тяпкин и разгладил ладонью
платье на животе.- У меня красивое платье!
- Платье ничего,- согласилась я.- Не пойму только, с чего это ты так
вырядилась? Из сада, пожалуйста, никуда не уходи, к Галины Ивановны ребятишкам пойдем вместе. Я поработаю, и пойдем».
В повести завязывается крепкая дружба между лешим Лёшей, который растет в семье, где одни мужчины и нет матерей, и девочкой, которая воспитывается в основном матерью, так как в советских книгах и фильмах отцы где-то все время пропадают – на работе, в плаванье, в экспедициях. Тяпкин и Лёша – два одиноких и бесполых существа, которые познали одиночество в своих родных семьях. У них нет одежды и игрушек. Но у Тяпкина, как и положено ребенку из интеллигентной семьи, много книг. Зато Лёша уверен, что он – мальчик, а Тяпкин пребывает в сомнении, так как на неопределенный срок отсрочено формирование ее сексуальной идентичности. В основе отношений обоих «существ» к противоположному полу положены хорошо узнаваемые поведенческие модели «женщины» и «мужчины»:
«У нас не бывает матери! - сказал Леша презрительно и сжал губы.- У
нас вообще только дедушки и мальчики. У нас этих нет...- Он вдруг
подозрительно поглядел на Тяпкина и спросил: - А ты кто? Девочка или
мальчик? Я вчера думал, мальчик.
- А тебе-то что! - сердито сказал Тяпкин.- Кто есть, тот и есть. Не
твое дело. Уходи давай!
- Я просто так...- примиряюще сказал Леша.- Я же не знаю, как тебя
зовут.
Тяпкин подышал обиженно, потом ответил:
- Тяпкин меня зовут. А еще Люба.
- Значит, ты и девочка и мальчик,- догадался Леша.- А меня зовут
Володя. Мальчик Володя.
- Володька у Галины Ивановны есть,- сказал Тяпкин.- Противный такой,
все время пихается...».
Кто вырастет из Тяпкина и как сложится ее женская судьба? Героиня повести пишет о том, что произошло через семнадцать лет после описанных событий так:
«В заключение я должна сказать, что с тех пор, когда все происходило,еще не прошло семнадцати лет, хотя Тяпкин стал совсем взрослый, и его теперь зовут только Любой».
Другими словами, ничего в представлении бедной женщины о том, как нужно относиться к дочери за эти годы не изменилось. Можно только представить себе, каково было Любе, которая силилась превратиться в бабочку, но, видимо, так и не смогла. Только имя себе вернула.
Давайте представим себе, что ждет Любу в будущем. Совершенно очевидно, что она получит высшее образование и станет хорошим специалистом. Мама обязательно будет ею гордиться и рассказывать знакомым о том, сколько времени и сил она потратила, чтобы Люба достигла таких успехов. А тогда, когда они будут оставаться с глазу на глаз, дочь будет упрекать мать в том, что та не научила ее быть женщиной, подтверждая свое имя, не научила бороться за свое счастье. А мать будет ей отвечать, что она сама «дура», так как находит таких «идиотов», с которыми невозможно ужиться. А потом, смягчившись, она будет убеждать молодую женщину, что мало кто из мужчин ей может соответствовать, и лучше жить одной, чем с человеком, который ее не достоин. Но, если вдруг, кто-то из «недостойных» решит связать с Любой свою жизнь, она будет тихо радоваться своему счастью и сносить нападки и насмешки любимого мужчины. А на работе она, скорее всего, не станет претендовать на новую должность, физически ощущая свой «потолок» или тихо переживать по поводу того, что ее «обносят» и с ней не считаются. Не станет она отвечать охамевшей начальнице, отвергать несправедливые упреки, реагировать на «подколки» подруг. Любовь останется матерью-одиночкой и однажды на кухне, сидя за столом, покрытой клетчатой клеенкой, она будет внушать своей дочери Вере мысль о том, что ее нынешний ухажер – Володька из соседнего подъезда – «противный такой» и «совсем ей не подходит». И за всем этим будет из своего кресла зорко наблюдать бабушка, комментируя и давая советы в своей обычной манере.
А все могло бы быть и наоборот, как в той сказочке Генриха Сапгира про принцессу, которая при другом раскладе может оказаться и "ужасной". Тяпкин выросла и превратилась в семейного тирана и манипулятора, из-под каблука которой не смеют даже пискнуть муж и дети. Она точно знает, как всем нужно жить и что делать. Любовь стала руководителем и часто практикует окрики и хамские выпады по отношению к своим подчиненным. Своей матери она звонит часто, но встречается с ней редко. В любой момент можно прервать телефонный разговор, а вот личная встреча с мамой всегда возвращает ее в те времена, когда она была Тяпкиным в байковых штанах и дружила с лешим.
.png)
