Мы шли с подружкой в школу, а урод шел за нами. Он был года на два младше, страшный и противный. Мы сначала хихикали, а потом стали громко шутить над его писклявым голосом и походкой. Урод стал выкрикивать ругательства, мы в ответ смело и решительно огрызались. К воротам школы подошли победителями схватки. И вдруг к нам подскочил пацан на голову ниже. Он подошел ко мне вплотную и прошипел, зло глядя в глаза: «Если ты еще скажешь ему что-нибудь обидное, я тебя ударю! Мало не покажется!». Я опешила от наглости козявки, но продолжать серию победных шуток расхотелось. Главное, было непонятно — что он так за него вступается, это же урод!
У этого мальчика, которого мы, тринадцатилетние злые подростки, дразнили ни за что, был ДЦП. Он сам ходил в школу и неплохо учился. Он выделялся, конечно. Про детский церебральный паралич я тогда ничего не слышала. Как не слышала ничего про то, что люди бывают разные. И особенные в том числе. И про то, что особенные тоже бывают разные: аутисты, с синдромом Дауна… Люди, не воспринимающие речь на слух. Люди с дислексией… Да с миллионом других особенностей! У меня было два слова: урод и дебил.
Откровенно говоря, от меня доставалось не только ребятам с ярко выраженными особенностями. Я издевалась над старомодно одетыми девчонками. Над флегматичными прыщавыми мальчишками. Над троечниками и двоечниками. И я ясно помню, почему. Потому что они НЕ НОРМАЛЬНЫЕ, не соответствуют общим ожиданиям, идеалам и норме, о которой все время говорили взрослые. А я зато — да! Я стараюсь, я гораздо лучше!
Я училась очень хорошо, была послушным и усидчивым ребенком, но даже у такого «подарочного» ребенка могут оказаться родители, которые своеобразно понимают процесс воспитания детей. Больше как дрессировку собаки. Когда похвала и доброе слово — только за ощутимо хорошее, вроде пятерки или вымытой посуды. Когда если поделился сокровенным — через неделю это вернется к тебе обратно в виде насмешки или упрека. Я ни в коем случае не обвиняю во всем свою семью. Моя родная сестра не была таким монстром, как я. Просто на ростки перфекционизма и тревожности родительское воспитание легло именно так. И ни воспитатели в детском саду, о которых я с ужасом вспоминаю до сих пор, ни учителя в школе не объяснили мне, что ошибаться, быть непохожим на других и быть собой — это как раз нормально. А из кожи вон лезть, чтобы «быть хорошим», и считать, что весь мир вокруг должен меняться под эту одну гребенку, — абсолютно не нормально.
Я так уверенно об этом рассуждаю, потому что хорошо помню, когда перестала травить других детей. В 14 лет я попала в Театр юношеского творчества, ТЮТ. В первый год новые ребята занимаются в «студии» — делают этюды, отрывки, изучают театр. В нашей студии была очень худенькая смешная девчонка в очках. Однажды она показывала этюд, где шла то ли по тонкому льду, то ли по канату. И пока она шаталась, очки смешно съехали у нее с носа. А так как она показывала этюд и балансировала руками, то не могла себе позволить поправить их рукой — ведь тогда была бы неправда, и она могла бы свалиться с воображаемого каната! И мы, остальные студийцы с «рабочих окраин», сидели и ржали над ней. А она продолжала балансировать на канате… После этюда великий педагог Алиса Ахмедиевна Иванова тихо и грустно сказала, что мы были очень плохими зрителями. Она говорила спокойно, но твердо. Об уважении к творчеству, о своеобразии и неповторимости каждого из нас. Эти слова задели что-то внутри, отозвались в сердце. Больше такое никогда не повторялось. ТЮТ после этого стал моим родным домом. Я там громко и много смеялась, пела на лестнице, задерживалась допоздна, влюблялась, жила… В общем, мораль совсем простая. Как только меня приняли — с моим громким «неприличным» смехом, шумную, пухлую девчонку — такой, какая есть, у меня просто пропало желание обстругивать «до нормы» других. Как только меня начали уважать, разрешили быть уникальной личностью — я сразу стала добрее к окружающим…
А тот мальчик из школы, которого мы так жестоко дразнили, погиб через несколько лет. Попал под колеса автомобиля. Он медленно ходил, правда. И не смог отпрыгнуть, как часто отпрыгиваем, покрываясь холодным потом, когда машина летит на нас, мы — люди, которым Бог дал возможность быстро ходить и бегать. Я об этом узнала лет в 19 и несколько дней плакала. Мне и тогда, и сейчас кажется, что я тоже виновата. До сих пор забыть не могу его голос. Он был тонкий и звонкий. А уродом была я.
И еще. У меня самой теперь ребенок с особенностями развития. И ему достается в школе. Я это видела своими глазами: как маленькие тревожные, часто сложные и не принятые в этой своей сложности дети за счет моего сына пытаются привести картину мира хоть в какой-то порядок. Если говоришь с их родителями, детям просто «прилетает». И принципиально ничего не меняется.
Может, переведу в другую школу. Хотя наша лучшая из тех, что я знаю. В остальных даже за немодный телефон ребятам достается от «лидеров». Ладно. Сын у меня молодец. Держится. Мы держимся. Мы все уникальные, мы все не такие, как все.
N.
Источник: журнал Матроны.ру
.png)
